Есть у родителей друг, дядя Сережа. Судя по смутным рассказам, в молодости он был порядочным раздолбаем. Сейчас в это трудно поверить – он владелец крупной фирмы, занимающейся лесом, ездит заключать договоры во всякие там Голландии и не так давно построил себе замечательный двухэтажный особняк (чего, правда, не могу сказать о саде – слишком уж там все на мой взгляд чинно и прилично). Человек в высшей степени спокойный, когда он хмурится и тихо говорит «Я вами недоволен», людей передергивает, потому что для него это равносильно яростному топанию ногами.
Я знаю, что дядя Сережа был категорически не согласен с моими родителями насчет целесообразности отправления меня в Москву: «Как можно, вашу белую и пушистую дочку, там же локтями пробиваться надо» и так далее. Каждый раз, когда я приезжала в Кениг на каникулы и мы наносили визит семье дяди Сережи (у него жена и две дочки, одна моя ровесница, смешливая Ведьмочка, и младшенькая Верунчик, будущая Пэрис Хилтон), следовало традиционное «Какое красное полусладкое выберешь, это или то?», приводившее меня в легкий ступор, посиделки за овальным столом, и мое внутреннее «как бы не упасть в грязь лицом… черт, он издевается надо мной или действительно серьезен?»
Потому что меня действительно невыносимо серьезно слушали – начиная от выбора вина и вечного «да, спасибо, в Москве все хорошо, учусь» на вопросы тети Лены и заканчивая моей случайно сказанной фразой «Вам следовало бы в кабинете помимо одиноко висящей картины с кораблем повесить что-то еще». Под внимательным взглядом, уже договаривая фразу, укоряла себя: «Черт, ну зачем я это сказала?» А что делать, мне просто кабинет его очень нравился – чисто мужской, полностью облицованный деревом, с кожаным диваном, зелеными занавесями, шкафом под старину и зеленой столешницей. Вечно какие-то документы, журналы, за диваном навалены старые фотки, там уютно было сидеть, поджав ноги под длинной юбкой и поглаживая кота.
Почему-то меня всегда очень нервировал этот следящий взгляд, это повышенное внимание, хотелось выглядеть очень аккуратной, строгой и серьезной, хотелось заслужить его одобрения, я же знала, что он не одобряет вечного пофигизма по жизни и растрепанности моих родителей. Поэтому я сначала решила, что мне просто показались какие-то изменения в его общении в последний мой приезд. И только когда мама пару дней назад передала мне его слова, стало ясно, что не почудилось. «Она изменилась. В ней появился какой-то стержень». Боги, как мне, оказывается, была нужна эта похвала…